Проблема познания в социальных науках

Его итоговый вывод состоял в том, что «точное направление теоретического исследования должно учить нас законам, по которым на основании такого положения вещей из указанных элементарнейших факторов человеческого хозяйства, в их изолированности от других факторов, влияющих на реальные человеческие явления, развивается не вся реальная жизнь в ее целостности, а лишь более сложные феномены человеческого хозяйства; оно должно учить нас этому не только в отношении существа, но и в отношении меры указанных феноменов, и таким образом раскрывать нам понимание этих последних, аналогичное тому, которое дают нам точные естественные науки в отношении явлений природы».

Это не означало, что экономическая наука не должна учитывать того, что человеческая деятельность определяется не только эгоизмом, но и влиянием «ошибок, неведения и внешнего принуждения». Не учитывать это означает встать на позицию тех, кто считает, что эти обстоятельства делают точное знание невозможным. Менгер писал: «И точное, и реалистическое направление теоретического исследования полноправны; оба суть орудия для уяснения, предвидения и господства над явлениями народного хозяйства — чему каждое из них способствует по-своему».

Задача Менгера была в том, чтобы обнаружить строгие законы, управляющие «генетической» эволюцией человеческих институтов, исходя из двух обстоятельств. Первое состояло в том, что эти институты возникли потому, что человечество либо не знало этих законов, либо ошибалось, интерпретируя и используя их. Второе было связано с тем, что «точные естественные законы» — в той степени, в какой они познаваемы — не зависят от человеческой воли и действуют вне зависимости от того, известны они или нет.

Если цель точной науки состояла в том, чтобы найти сущность [Wesen] генетического элемента, природы человеческого общества, то субъективизм Менгера был ограничен «генетическим» представлением об индивидуальных потребностях и об обществе.

Это направление претерпело серьезные изменения в работах Мизеса и Хайека, где произошло акцентирование субъективного и культурного характера индивидуальных актов выбора и их последствий14. Иными словами, по отношению к природе законов, регулирующих человеческую деятельность и ее последствия, Хайек и особенно Мизес были меньшими «эссенциалистами», чем Менгер. В этой связи особенно важен переход от аристотелианской «парадигмы» к кантианскому подходу, рассматривающий знание как отражение того, каким образом человеческий разум упорядочивает данные личного опыта. Это означало не столько отказ от системы Менгера, сколько ее пересмотр в свете иной философской концепции. Это особенно ярко выражено в случае Мизеса, чьи ссылки на Менгера одновременно указывают и на преемственность, и на то, что он развивает его идеи в ином направлении, чем их автор. У Хайека этот подход к проблеме познания дал трещину в «The Sensory Order». Начиная с этой книги, его подход трансформировался в эволюционизм, который обнимает и реальность, и человеческий разум, и человеческое сознание. Однако и для Хайека эволюционный процесс — несмотря на то что в «Пагубной самонадеянности» он подчеркивает его генетический характер — продолжал оставаться культурным процессом, существующим в рамках концепции природы социальных институтов, который отличался от традиционной дихотомии «естественное» —«искусственное».

Теорию человеческой деятельности, изложенную в «Grundprobleme der Nationalökonomie» Мизеса, можно считать первой попыткой применения принципов субъективистской экономики к теоретическим социальным наукам.