Критика историцизма
Итак, отправным пунктом была критика введенного историцистами различения теоретической истории и исторической теории, а также непоследовательности, проявившейся в их утверждении о наличии неизбежной корреляции между объектами изучения и методами, которые требуются для познания этих объектов. Хайек, подобно Менгеру, полагал, что «для понимания всякого конкретного явления, будь оно природным или общественным, одинаково необходимы и исторические, и теоретические знания». Соответственно, различие этих типов знания связано с различием в целях исследования. Кроме того, «объектом научного исследования никогда не является совокупность всех явлений, наблюдаемых в данном месте и в данное время, это всегда лишь отдельные избирательные аспекты; при этом в зависимости от вопроса одна и та же пространственно-временная ситуация может включать любое количество различных объектов изучения. На деле человеческий мозг не в состоянии охватить „целостность" — т.е. все разнообразие аспектов реальной ситуации».
В ранних методологических работах Хайека теоретическая реконструкция играла цетральную роль в объяснении явлений. В силу этого он полагал, что «ге уникальные целостности, которые изучает историк, даны ему не как отдельные „индивидуальные" явления, как естественные единицы, особенности которых он может установить путем наблюдения, а как конструкции», построенные на основании системы соотношений, смоделированной для того, чтобы связать элементы системы. Однако если задача теоретических социальных наук состоит в исследовании „целостностей", с которыми имеет дело история, то, в свою очередь, задача историка предполагает наличие теории и тем самым представляет собой «приложение общих понятий к объяснению частных явлений». Соответственно, историк обязан не допустить, чтобы конструирование целостностей превращалось в средство, обслуживающее исследовательские интересы и цели конкретного исследователя, и не более того.
Все это становится возможным потому, что различия между отдельными людьми не мешают использованию «привычных для нас мыслительных категорий» для объяснения социальных явлений. Разумеется, это не более чем предположение, и про него мало что можно сказать, кроме того, что оно обычно срабатывает. Тем не менее оно обеспечивает предпосылки, создающие условия для правильного понимания намерений и поступков других людей и создает возможность для существования исторического знания. Итак, подобно Канту, Хайек верил в существование «универсальных категорий мышления», позволяющих объяснить наблюдения посредством их анализа в соответствии с этими категориями.
Эти эпистемологические соображения необходимы для критики историцистского тезиса о том, что наблюдение позволяет открыть «„законы" развития таких целостностей». Историцизм пошел по неверному пути, когда попытался «отыскать общие законы там, где их в принципе быть не может, а именно—в череде уникальных и единичных исторических явлений». Таким образом, близость историцизма и позитивизма основана на общей для них вере в возможность создать теорию или философскую систему на эмпирическом основании. Попав под влияние эмпирицистского предрассудка относительно природы объектов в социальных мирах, историцизм пришел к ложному выводу о том, что «человеческая история, представляющая результат взаимодействия бессчетного множества человеческих умов, должна тем не менее подчиняться простым законам, доступным человеческому уму».