Критика сцентизма и конструктивистского рационализма

Мизес вращался в научных кругах Вены на протяжении первых трех десятилетий XX в. и в силу этого был хорошо знаком с проблематикой Венского кружка185. Не случайно его критика относилась к эпистемологическим обстоятельствам, связанным с априорностью структуры человеческого разума и понятием вероятности, и состояла в описании роли неопозитивистского движения в формировании ментальности, благосклонной к тоталитаризму, а также в упадке западной цивилизации. Он стал одним из первых, кто обратил внимание на пагубное влияние неопозитивистской культуры на социальные науки: на то, что недавно не без оснований получило название «трагедии политической науки».

В основе критических возражений Мизеса лежал не анализ факторов, предопределивших успех позитивизма, а исследование разницы, существующей между естественными науками и наукой о человеческой деятельности. Он сосредоточился на позитивистской вере в то, что отсталость социальных наук объясняется отказом от использования методов естественных наук в том виде, в каком их кодифицировала «единая наука», с целью показать, что если действовать согласно этой вере, то результатом будет ухудшение того самого положения, которое эти меры должны были исправить. Поэтому науку о человеческой деятельности нельзя сводить к «панфизикализму».

Итак, фундаментальная неспособность позитивизма и историцизма осознать новые возможности объяснения человеческой деятельности, открытые экономической наукой, сделала теоретические проблемы наук о человеке еще более запутанными. Целью Мизеса было создать праксеологию в противовес социальной науке, рожденной из позитивизма; согласно Мизесу, центральной идеей позитивизма было отрицание «познавательной ценности априорного знания» и утверждение о том, что «все априорные утверждения являются чисто аналитическими». Источником его сопротивления позитивизму были эпистемологические соображения, связанные с человеческим разумом и его структурой — результат критического анализа гипотез Рассела, Карнапа, Райхенбаха и материализма189. Итогом этих размышлений стало подтверждение того, что уже было сказано об основаниях знания в «Человеческой деятельности», а также описание главных ошибок предмета и метода немецких экономистов.

С точки зрения Мизеса, создание социальной науки, основанной на неверных эпистемологических представлениях и на отсутствии знаний о плодах «науки о человеческой деятельности», могло привести лишь к понятийной путанице. Он защищал науку о человеческой деятельности одновременно на двух уровнях: на уровне эпистемологии и на уровне культуры. Последнее сводилось в основном к разработке социальной науки, которая была бы свободна от недостатков социальной науки прошлого. Подчеркнув, что любое действие представляет собой переход от ситуации, оцениваемой как относительно неблагоприятная, к такой, которая оценивается как более благоприятная, а главное достоинство либерального общества в том, что в нем свобода отождествляется с обменом, он еще раз провозгласил теорию субъективной ценности фундаментом теоретической социальной науки, которую он идентифицировал с праксеологией и либерализмом, освобожденным от зависимости от классической политэкономии.

Критика позитивистской ментальности, однако, не должна упускать из виду те проблемы, которые естественные науки пока не в состоянии разрешить и которые нельзя отложить в долгий ящик, обозвав их «метафизической чепухой», как поступил неопозитивизм. Таким образом, высокая репутация естественных наук нуждается в переоценке. В особенности это относится к фундаментальной претензии неопозитивизма на то, что «экспериментальные процедуры естественных наук являются единственным методом, который применим для поисков знания», а также к вытекающему из этого тезису о «социальной инженерии» как о способе решения социальных проблем.