Функции морали в «большой» и «малой политике»
Однако, говоря о незначительной роли морали в «малой политике», мы имели в виду ту ее самостоятельную роль, в которой она способна выступать в качестве особой причинности человеческого поведения, отличной от интересов и даже противостоящей им. На такую роль претендует кантианская мораль. Но утилитаристская мораль на такую роль и не претендует. Напротив, она стремится обеспечить «правильное» понимание людьми своих интересов и их гармонизацию — как на уровне индивидуального сознания, так и на уровне межчеловеческих отношений. Она есть мораль «просвещенного эгоизма», мораль пользы — в отличие от кантианской морали долга.
В качестве таковой она буквально пронизывает «малую политику». Причем это верно, хотя в разной степени, для обеих основных трактовок принципа полезности: более грубой — как эгоистический расчет «выгод и убытков» (в духе позднего Бентама) и более возвышенной — как ориентации на «наибольшее счастье наибольшего числа людей» при предпочтении духовных благ телесным (в духе Джона Стюарта Милля). Если гениальное название книги Гарольда Лассвелла «Политика: кто получает что, когда, как» действительно схватывает общую формулу «малой политики», то становится понятно «избирательное сродство» между ней и утилитаристской моралью. Эта мораль призвана осуществить интериоризацию данной формулы на уровне самопонимания и общих установок «рационального субъекта» «малой политики» как «просвещенного эгоиста», ее же — обеспечить адекватными ей действующими лицами.
Но то, что не может обеспечить утилитаристская мораль, — это именно готовность идти до конца ради принципа, из сознания абсолютного долга и вопреки всем советам благоразумной расчетливости. Почему? Потому что вообще рассчитывать можно то, что есть. «Есть» — глагол настоящего времени. Но рассчитывать можно и такое будущее, в котором то, что есть, только увеличивается или уменьшается. Правда, это не вполне будущее, а только пролонгированное настоящее. Более же радикальное будущее, в котором может возникнуть нечто, которого нет сейчас, и нет того, что есть сейчас, не поддается расчету — тем более с точки зрения пользы и вреда как ключевых категорий утилитаризма. И вдвойне оно не поддается расчету, если может исчезнуть сам рассчитывающий — «просвещенный» утилитарист. Бентам в одной из своих работ поэтому и пришел к честному и последовательному — с точки зрения его философии — выводу о том, что определить целесообразно или нет сопротивление власти (читай — революция) невозможно совсем. Эта невозможность — в логике благоразумия — означает необходимость подчинения власти, каковы бы ни были ее прегрешения. Едва ли возможно более убедительно показать несовместимость утилитаристской этики и «большой политики», суть которой — именно трансформация настоящего.
В «большой» политике мораль обретает иные функции в отличие от «малой». «Большая» политика — это закладывание новых начал, новых правил для новой игры. Эти новые правила не вытекают логически ни из старых правил, ни из рутинного функционирования вновь сложившейся политической структуры. Но они сообщают этой структуре ту «идентичность», которая позволяет ей функционировать — даже при бесчисленных на практике отступлениях от базисных правил.
Поясню сказанное примером. Энтони Даунс, классик теории «рационального выбора», исходящей из того, что «рациональные люди не могут интересоваться политикой как таковой — помимо собственной выгоды [которую они получают от занятий ею]», задается вопросом о значении для демократии такого «политического приспособления», как правило «один человек — один голос». С одной стороны, очевидно, что лишь поскольку такое правило существует, постольку политики, заинтересованные сугубо в «собирании голосов», а не в «служении общему благу», будут хотя бы в какой-то мере учитывать в своей деятельности преференции и нужды избирателей. Лишь поскольку все это происходит, демократическая система может функционировать и воспроизводиться. С другой стороны, ясно, что само правило «один человек — один голос» сугубо «иррационально». Оно вопреки всякой логике уравнивает тех, кто не равен во всех отношениях, значимых в реальной жизни, причем в реальной «демократической жизни» с ее принципом конкуренции талантов и характеров (добавим от себя — денег, связей, статусов и прочего) — в особенности.