Тоталитаризм

Кроме того, росту скептицизма способствовала склонность путать свободу и власть. Хайек считал, что культурные корни коллективизма и тоталитаризма следует искать не только в специфике немецкой культуры и встроенных в нее демонических сил, но и — прежде всего — в гораздо более глобальных особенностях самой эпохи. Ведь рядом с нацизмом рос и развивался советский коммунизм. Сходство между этими двумя системами заставляет искать источник этого феномена в культурных силах, чье влияние выходит за пределы отдельных национальных культур. Однако это не обязательно означает, что «коммунизм и фашизм — по сути одно и то же. Фашизм — это стадия, которая наступает, когда коммунизм доказал свою иллюзорность, как это произошло в сталинской России и в догитлеровской Германии». При этом Хайек отметил, что общим для обеих систем является общий враг в лице либерализма, а также то, что обеим присуще принципиально схожее доверие к такому типу организации, который принято называть коллективистским экономическим планированием. Другими словами, и нацизм и социализм верили в «сознательную организацию производительных сил общества для выполнения определенной общественной задачи». Соответственно различия между типами коллективизма относились к «характеру цели», а не к философскому обоснованию системы, которая состояла в поиске и создании «полного этического кодекса, в котором были бы представлены и должным образом упорядочены все человеческие ценности». Оба типа тоталитаризма зависели от веры в то, что возможно и необходимо организовать общество на фундаменте «полного этического кодекса», а также в то, что такой кодекс может быть полностью известен. Эта установка резко контрастирует с индивидуалистической либеральной системой, согласно которой «мы не только не располагаем всеобъемлющей шкалой ценностей; более того, ни один ум не в состоянии охватить все бесчисленное разнообразие человеческих нужд, соперничающих за источники удовлетворения потребностей, и определить вес каждой из них на общей шкале».

Факт наличия бесконечного многообразия потребностей и средств их удовлетворения предоставил Хайеку необходимые аргументы для того, чтобы опровергнуть идею о существовании некой «социальной» или «общей цели» (определяемой как «общее благо» или «интересы общества»), в соответствии с которой должно быть организовано общество. Однако факт существования огромного разнообразия потребностей представляет собой и основание взаимосвязи капитализма и демократии. Демократию следует воспринимать как политическое выражение более общего принципа, который состоит в том, что нельзя отказывать индивидам в возможности принимать решения относительно их собственных интересов. Демократия становится возможной потому, что она связана с наличием «системы свободной конкуренции, основанной на свободном владении частной собственностью». Поэтому судьба демократии зависит от того, насколько она способна сдерживать расширение функций государства. Невозможно утверждать, что угрозой для демократии может стать субъективность рыночной экономики; напротив, опасность для демократии представляет наделение государства функциями, преступающими правила поведения. Ведь в этом случае демократическая система перестанет быть процедурой разрешения конфликтов и превратится в режим, при котором потребность применять такие законодательные меры, которые сформулированы в расчете на конкретные категории граждан, приведет к инфляции законов и административных мер. В итоге между социальными группами возникнут различия в зависимости от их политического влияния, что вызовет социальную дестабилизацию и политическую неразбериху. А финалом этого процесса станет потеря того «великого достоинства» либерального мировоззрения, которое представляет собой сокращение сферы «вопросов, требующих единодушного решения».

Эти обстоятельства позволили Хайеку уверенно утверждать, что контроль за экономической активностью предполагает и контроль за средствами, требующимися для достижения индивидуальных целей. Это, в свою очередь, подразумевает принятие решений о том, какие потребности должны удовлетворяться, а какие не должны. Можно также добавить, что теории тех, кто полагает, что экономическое планирование может сосуществовать с демократической системой, могут быть опровергнуты тем, что «если наша экономическая деятельность находится под контролем, это значит, что мы либо находимся под контролем всегда, либо вынуждены объявлять о наших намерениях. Но, так как нам нужно будет не только заявить о наших намерениях, но и получить одобрение [властей], то на самом деле под контролем оказывается вся наша жизнь».