Интервенционизм
Пересмотр доминирующей роли политики с опорой на ставшую популярной в наши дни хайековскую критику понятия политики (и прежде всего — понятия демократии) больше нельзя откладывать. Так или иначе, политика больше не может претендовать на место самой важной области теоретических социальных наук и рассматриваться в качестве самого полного запаса знаний.
С этой точки зрения предложенная Мизесом модель экономической демократии представляет собой радикальную схему, в которой демократия выступает в качестве инструмента, обеспечивающего совместимость индивидуальных целей и возможность их достижения без вмешательства государства. Эту модель можно интерпретировать как теоретическое представление такой формы демократии, которая неспособна мутировать в «демократическую бюрократию». Однако критические возражения Хайека предполагают, что демократической теории требуется более глубокое переосмысление, чем предложенное Мизесом, соединившим ее с субъективистской экономикой.
Кризис теории демократии также подтверждает верность тезиса австрийской школы о том, что базовой противоположностью между политическими моделями является противопоставление «стихийного порядка» — «организации», номоса — таксису. Кроме того, он является доказательством утверждения австрийцев о том, что демократия — это метод, а не модель, альтернативная по отношению к либерализму и социализму.
Однако делегитимация этатистской интервенционистеко-демократической модели никоим образом не решает проблему ее популярности. Но с учетом того, что время, когда призывы сплотить ряды вокруг меньшего зла могли опираться на соображения уместности и осторожности, кончилось, встает вопрос о необходимости пересмотра той модели, которую только что упомянутые мотивы позволили возвести в ранг единственно возможной. Разумеется, ни Хайек, ни тем более Мизес не планировали возвращения к системе политических понятий, в которой не было бы понятия демократии; они даже не рассматривали такого варианта. Так исказить их позицию можно только если пренебречь тем, что в основании их политической философии и их представлений о наилучшем политическом порядке лежит теория субъективной ценности. На самом деле их вклад в политическую философию прежде всего связан с тем, что они настаивали на необходимости пересмотра понятий государства, правительства, права и демократии в контексте открытий теории субъективной ценности.
Прежде всего они стремились показать, что поскольку выражение «социальная справедливость» с точки зрения субъективистской экономики не имеет смысла, то у интервенционизма нет raison d'etre. Они утверждали, что поскольку интервенционизм стремится помешать ценам и доходам функционировать в качестве индикаторов социальной полезности и носителей информации, то он вынужден либо приписывать этим индикаторам политическую ценность, что дает операторам рынка ложные стимулы и вводит их в заблуждение, либо возрождать теории «справедливой цены» и «справедливой ценности». Из этого вытекает, что интервенционизм нельзя рассматривать как усовершенствование рыночной системы. Напротив, его следует оценивать как отдельную систему, которая определенно не приводит к экономической демократии; интервенционизм возникает в результате попытки интеллектуалов или социально-политических групп, использующих преимущества своего доминирующего положения, использовать рынок в качестве инструмента для сохранения политического или социального господства.