Интервенционизм
Непреодолимые различия между либерализмом и демократией не связаны с проблемой равенства и борьбой с привилегиями, они относятся к полномочиям государства и к принятию решения о том, кто должен править. Соответственно с философской точки зрения сосуществование этих двух традиций не является чем-то очевидным. Хотя представить себе либеральный метод, отказывающийся от демократического режима ради авторитарного, сложно, совсем нетрудно представить себе демократический режим, который отрекается от своих либеральных принципов и превращается в авторитарный. Принципиальная возможность существования демократии обеспечивается применением либерального принципа ограничения и разделения властей, а после этого — противостоянием напору интервенционизма, сопровождающегося ростом независимости бюрократического аппарата от демократического контроля.
Хайек опасался — и это дает ключ к одному из возможных прочтений его конституционных предложений, — что пороки конкретной концепции демократии могут в итоге дискредитировать и демократическую модель в целом. А это создает возможность для возникновения деспотического режима, чему может бесстыдно способствовать правящий политический класс ради того, чтобы избежать ответственности за совершенные ошибки. Поэтому Хайек всячески стремился к тому, чтобы процессы разложения цивилизации не оказались конечным выводом из теории правления, тем конечным выводом, которого опасалась и который предсказывала либеральная традиция.
Уже начиная с критики взглядов Ласки в «Дороге к рабству», работы Хайека можно рассматривать как анализ последствий одного конкретного подхода к пониманию демократии. Его анализ был особенно актуален в то время, когда теория демократии бахвалилась тем, что у нее есть единственно возможное решение проблемы наилучшего режима. Это происходило в отсутствие каких либо мер, направленных на исправление ее многочисленных дефектов.
Таким образом, возникла потребность вернуть термину «демократия» его первоначальное значение: метода принятия политических решений, мирной смены правителей, а также установления большинством общих норм, которые распространяются на всех, но не определяют того, что является правильным в конкретных случаях. Все указанные недостатки в сочетании с растущим вмешательством государства, прикрывавшегося своей ролью источника благ для различных социальных групп, превратили политику в процесс непрерывного торга, цель которого — распределение выгод между группами, причем распределение это меняется в зависимости от конфигурации большинства. То, что процесс принятия решений правительством стал зависеть от групп, требующих вмешательства в их пользу в обмен на голоса, означало наивысшую степень расцвета коррупции.
По мнению Хайека, происхождение этих тенденций связано прежде всего с успехами социалистической идеологии. Однако крах социалистического идеала оставляет нерешенным вопрос о том, как найти противоядие против столь долгого господства этого представления, которое, по-видимому, вросло в западную философию и культуру даже глубже, чем в ментальность и культуру тех, кто пережил непосредственный опыт социализма. Следует поразмыслить над этим обстоятельством, прежде чем заявлять, что с крахом социализма идеи Хайека, как и идеи австрийской школы в целом утратили свое значение. На самом деле нечего сказать не либеральной, а так называемой «либеральной» критике социализма.
Точно так же имело бы смысл пересмотреть проблематику демократической теории в свете установленной Мизесом взаимосвязи между демократией и рыночной экономикой. Рассматривая демократию как единственный метод, способный удовлетворить субъективные ожидания и обеспечить их мирное сосуществование, Мизес полагал, что, поскольку в рыночной экономике производство благ подчиняется требованиям потребителей, то она представляет собой единственно возможную форму демократии.