Право и политика
Таким образом, в «Праве, законодательстве и свободе» Хайек продолжает наступление на идеологию правового позитивизма, начатое в «Конституции свободы». В «Праве, законодательстве и свободе» он не только планировал показать, что правовой позитивизм представляет собой «наивное выражение конструктивистского заблуждения», а его тезис о происхождении закона из воли законодателя просто неверен, но и собирался ясно описать вероятные политические следствия из представления о государстве как об организации.
По мнению Хайека, правовой позитивизм совершил ту же ошибку, что и Вебер, полагавший, что «„порядок" — это всегда нечто „имеющее силу" или „обязывающее", что должно быть проведено в жизнь или содержаться в максиме закона». Следуя за социалистами и позитивистами, Вебер рассматривал порядок как «антропоморфную» организацию. А поскольку он практически не принимал во внимание существования стихийного порядка и воспринимал закон исключительно как taxis (но не cosmos), он «тем самым перекрывал себе доступ к подлинным теоретическим проблемам науки об обществе».
То же самое, по мнению Хайека, относится к концепции права у Кельзена, которая опирается на представление о том, что законодатель «создает содержание закона и при этом имеет полную свободу действий». Ведь Кельзен использовал термин «порядок» не только для „норм", предписывающих конкретное упорядочивание», но и для «фактического положения вещей». Поступая таким образом, он совершает несколько ошибок, в частности, когда воспринимает «существование» как синоним «юридической силы» и выводит последнюю логически из «некоего акта воли высшей власти», а также когда употребляет «термины „создание", „установление" или „утверждение" (erzeugen или setzen) так, что они охватывают все, что «создано действиями людей» ». В результате он рассматривает и «продукты замысла людей», и «плоды стихийного роста, такие как язык, нравы или этикет», как «установленные, т.е. как позитивные нормы».
У Хайека не вызывал особенного интереса вопрос о научной природе «чистой теории права», а также вопросы об отношении «чистой теории права» к «нормативной науке», о ее значении, эмпирической и логико-математической природе. Он ограничился замечанием о том, что исследование этих вопросов с эпистемологической точки зрения «показало бы, что предлагаемая Кельзеном концепция „науки", „стремящейся открыть природу самого права" опирается на то, что Карл Поппер назвал „методологическим эссенциализмом". Он делает вывод, что в силу этого «„чистая теория права" является одной из псевдонаук вроде марксизма или фрейдизма, вся неопровержимость которых покоится на том, что все их утверждения верны по определению, но ничего не сообщают о фактическом положении». Однако эти вопросы не слишком волновали Хайека. Гораздо важнее для него было описать политические следствия из отождествления существования и юридической силы, а также превращение понятия правового принуждения из средства, обеспечивающего соблюдение универсальных правил поведения, в средство достижения конкретных целей. Ведь в этом аспекте правовой позитивизм Кельзена приобретает вид социалистической идеологии или, если говорить более конкретно, превращается в такую разновидность конструктивизма, которая характеризуется представлением о «всемогуществе законодательной власти». В результате он становится «идеологией, порожденной желанием достичь полного контроля над социальным порядком и верой в то, что в нашей власти осознанно определить — любым угодным нам способом — все аспекты этого социального порядка».
Таким образом, Кельзен не только не был философом демократии — он был одним из тех, кто предоставил правовые средства современной тоталитарной демократии. Хайек выяснил, что этими инструментами были теория неограниченной власти законодателя, неспособность признать абсолютную ценность личной свободы и трансформация политической свободы в «коллективную свободу сообщества». Поскольку правовой позитивизм по Кельзену придерживался мнения о том, что волю большинства нельзя ограничивать, он был «главной идеологической опорой идеи неограниченной демократии».